Красота - религия мудрецов

Красота воспринималась на Руси как выражение истинного и сущностного. Негативные, неблаговидные явления рассматривались отступлением от истины, чем-то преходящим, наносным, не относящимся к сущности и поэтому фактически не имеющим бытия. Искусство же выступало носителем и выразителем вечного и непреходящего — абсолютных духовных ценностей. В этом состоит одна из его характернейших особенностей и, более того, один из главных принципов древнерусского художественного мышления вообще — софийность искусства, заключающаяся в глубинном ощущении и осознании древними русичами единства искусства, красоты и мудрости, которое претворялось в удивительной способности русских средневековых художников и книжников выражать художественными средствами основные духовные ценности своего времени, сущностные основания бытия в их общечеловеческой значимости.

Искусство и мудрость виделись человеку Древней Руси неразрывно связанными, а сами термины воспринимались нередко как синонимы. Искусство не мыслилось не мудрым. И это относилось в равной мере к искусству слова, иконописания или зодчества. Приступая к своему труду, раскрыв первый лист чистого кодекса или рабочей «тетрадки», русский книжник просил у Бога дара мудрости, дара прозрения, дара слова, и эта мольба отнюдь не была только традиционной данью риторской моде своего времени. В ней заключалась истинная вера в божественность творческого вдохновения («обожен бывааше умомъ»!), в высокое назначение искусства... «Господи, - молит Епифаний, приступая к написанию «Жития Стефана Пермского», - устне мои отверзеши и уста мои възвестят хвалу твою; да исполнятся уста моя похвалы, яко да восхвалю славу твою и приложу на всяку похвалу твою... прошу дара да ми послеть благодать свою, в помощь мою. Да ми подаст слово твердо разумно и пространно, да ми въздвигнет ум мой отягченный унынием и дебельством плотным; да ми очистит сердце мое острупленое многыми струпы душевных вредов и телесных страстей: яко до бых возмогл поне мало нечто написати и похвалити добляго Стефана...». Древний книжник готовится к акту писания (творчества) как к сокровенному таинству, приступать к которому можно только с очищенным сердцем и одухотворённым разумом, наполненным мудростью. Писание для него — почти сакральное действо, осуществление которого немыслимо без помощи Святого Духа, ибо «от негоже точится всякая премудрость».

В. В. Бычков, «Русская средневековая эстетика. XI – XVII века»