Красота - религия мудрецов

"Тема, которую я решила затронуть, - трудная и даже пугающая. Размышления и наблюдения, которые приходят мне в голову, пугают меня саму. Во всяком случае, я прошу не относиться к ним как к каким-то категорическим утверждениям. Скорее, это вопрос, который стоит передо мной уже многие годы.

Слова, которые я выбрала для названия этих размышлений, «Нет худа без добра», – всем известная русская пословица. На мой вкус, это пословица незатейливая, не претендующая на какое-то чрезвычайное философское обобщение. Есть немало похожих, например: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Это, как я понимаю, во-все не моральная сентенция, а словесный жест, легкое утешение: дескать, ничего, не унывайте, «take it easy!», «never mind!» или же удивленная констатация: а что-то в этом было! “оne can take advantage even of misfortune!”. (Я подбираю английские соответствия, поскольку вскоре нам придется обсуждать английский перевод этой пословицы). «Худо» здесь, несомненно, – «несчастье», «беда», а не «зло» как моральная категория. Впрочем, эта пословица существует и в другой форме: «Нет зла без добра» - и именно в этой форме употребил ее Пушкин в «Истории Пугачевского бунта», рассуждая о том, что бунт ускорил проведение некоторых необходимых административных преобразований. В такой форме это звучит как будто серьезнее, но с большой уверенностью можно предположить, что «зло» здесь, как в древнерусском и церковнославянском, означает скорее «беду», «несчастье», а не этическую реальность.

Внимание мое к этой пословице привлек Иосиф Бродский, который посвятил ей пространные рассуждения в своем (написанном по-английски) автобиографическом эссе «Меньше единицы». «Нет худа без добра» он перевел так: “There is no evil without a grain of Good in it - and presumably vice versa”. Если перевести перевод Бродского назад на русский, получится так: «Нет зла без крупицы добра внутри него – и, вероятно, наоборот (то есть, нет добра без капли зла в нем – О.С.)». Мне кажется, что переводит (то есть толкует) Бродский эти слова неверно. Пословица вовсе не имеет в виду того, что «худо» несет «добро» внутри себя: скорее, «добро» может оказаться его последствиями или сопровождать его. ( Read more... )

https://www.facebook.com/osedakova/posts/1052021144830769

Покаяние, в отличие от раскаяния, от угрызений совести, обращено не в прошлое, а в будущее.

        Обычно, когда думают о покаянии в духовной перспективе, начинают с греческого слова «метанойя» – перемена ума (его и передаёт церковнославянское «покаяние»). Вокруг «перемены ума» строятся разнообразные тонкие и глубокие рассуждения. Но исходный, библейский смысл гораздо проще и прямее. Лучше меня о нём рассказала бы А.И. Шмаина-Великанова, от которой я об этом и узнала.

        Обратиться – значит просто повернуться, перевести глаза – на то (или на Того), чего (или Кого) по разным причинам ты прежде не видел. Особенно ясен этот смысл в евангельских рассказах (так «каются» или «обращаются» те, кто встречает Христа, – Магдалина, добрый разбойник) и в раннехристианской литературе («Повесть об Иосифе и Асенеф»).

        Речь идёт не об «уме» и о его «перемене». Это буквально физический жест: человек обернулся в другую сторону: он смотрел на одно – и вдруг обернулся и увидел другое. Прежде, чем он обернулся, его окликнули. Так обыкновенно бывает с покаянием и обращением: инициатива принадлежит не нам. Ожесточение – это отворачивание (как о фараоне сказано, что «сердце его превратилось», то есть отвернулось, а Захарии ангел обещает, что его сын пройдёт, «чтобы вновь обратить сердца отцов к детям»). Речь идёт просто о том, что человек обернулся, а скорбь о своём прошлом – это уже второе.

        Покаяние или обращение – это сначала изумление и великая, неведомая прежде радость, и уже потом, как у Закхея, желание поправить сделанное. Увидеть нечто такое, что, прежде чем устыдить, восхищает. Любит тебя, обещает любовь и чудо. Слёзы обращения – радостные слёзы. В ранних христианских памятниках покаяние изображают в слезах радости. Это не слёзы стыда, не слёзы чистосердечного признания. У человека теперь есть чем жить, он потрясён, он «как от обморока ожил» – и потому ему кажется совсем не так невыносимо, даже естественно «половину имения моего отдать нищим и, если кого чем обидел, воздать вчетверо», как обещает Закхей (Лк19:8). И больше не кажется невероятным «впредь не грешить» (Ин 8:11).

Ольга Седакова