(no subject)
Oct. 1st, 2012 10:34 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
«Меняющийся лик небес имеет для меня силу великую, притягательную. Однолично с небом (и даже больше!) поразил меня взгляд младенца.
Взрослые беседовали у лампы. Грудной ребёнок, мальчик, тихо лежал поодаль, в тени. Мы думали, он давно спит. Я подошел к кроватке. В полумраке увидел широко открытые глазки. Мальчик как бы внимал чему-то для меня непостижимому, но для него близкому и сродному. Я опустился на колени, шепча нежные слова, дивяся чудной сосредоточенности милого личика... Он стал глядеть на меня, как бы вопрошая о чем-то. Чувство какого-то смятения, но и восторга поднималось в моей душе. Мы глядели друг другу в глаза. Он, только что «пришедший в мир», ещё весь чистота и непорочность. И я, уже собравший на себя всю грязь и весь тлен земли.
Он лежал маленький, спеленатый, но важность гостя из таинственной страны почивала на нём...
Только глядя в звёздное небо, давно когда-то, ощутил я подобное чувство...»
Б. Шергин. «Из дневника»
«Вторая притча Мышкина – об улыбке ребенка. Достоевский особенно выделял детей до одного года, то есть не говорящих, не знающих никаких слов, и считая их совершенно особенными существами. Я думаю, что он прав. Младенцы непосредственно чувствуют
целостность бытия, еще не расщепленного анализом, и ликуют от своей причастности этой целостности. А целостная вечность – одно из имен Бога».
Померанц Г. С., Заметки о Достоевском. Каторжное христианство и открытое православие.