Мое наследство
Dec. 18th, 2011 08:11 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
deilfОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
impressionante в Мое наследство
impressionante в Мое наследство В приватных письмах меня спрашивают, за что я могу быть благодарной родителям? Я долго и серьезно размышляла об этом.
За подаренную мне жизнь? Нет, не то…
Вот, знаю! За то, что они меня жизнью - очаровали.
А еще за то, что я имела возможность родителями гордиться. К родителям можно быть привязанным, их можно жалеть, еще о них можно и нужно заботиться, бывает, их уважают... Я – гордилась! Не чинами и регалиями (они были, но в нашей семье не котировались), а за то, что оба занимались любимым делом и оба в своем деле состоялись. И, главное, они оставили мне в наследство этот источник неисчерпаемой радости – знать, уметь и любить свое дело.
Мама честно признавалась, что не знает, как это - воспитывать детей. Она смеялась, что учится этому у птиц. А у них, что главное? Поставить детей на крыло. Но разве можно кого-то заставить летать? Это можно только показать, на собственном примере.
Маменька была из глухой деревни. Когда ей было 10 лет, родителей посадили, а ее отправили в детский дом «для детей врагов народа», почему-то на другой край земли – на Дальний Восток. Она вспоминала, как забиралась на сопку и мечтала – там Москва, я поеду туда учиться. Она ехала в Москву не устраиваться, а именно учиться. У нее был комплекс, что она никто и «звать никак».
Кто сказал, что комплексы это плохо? К тому времени, когда я родилась, маменька была знакома с Ахматовой, общалась с Окуджавой. Она была допущена в этот круг...
И сегодня, когда мне говорят, что не состоялись, потому что детство было не таким, как надо, я думаю о маменьке. Воспоминания о родной деревне вызывали у нее ужас, о детском доме – злобную тоску. Она состоялась – вопреки.
Великолепной лепки лоб, высокие скулы, четко очерченные, точно резцом вырезанные губы. И при этом простенькая, какая-то детсадовская стрижка - быть эффектной мама не умела и не стремилась. Она почти не пользовалась косметикой, да и к одежде была равнодушна. Зато очень красиво двигалась. Сказывались занятия гимнастикой, (она была мастером спорта), или то была природная грация, но ею можно было заглядеться, даже если она просто ходила по кухне, накрывая к обеду.
Маменька была веселого, легкого нрава, очень смешливая. При этом «великий ученый» – это я слышала с детства от ее коллег. Они ее в шутку называли «гений-без-амбиций». Защитив кандидатскую, она докторскую «разобрала» на статьи. Сказала, что регалии ее мало волнуют, а защита диссертации - это столько нервов и хлопот... Лучше делом заниматься!
Ей, как и отцу, самое большое удовольствие доставлял процесс. Ее корт и ее игра были – поиск. Коллеги говорили о ней, что идеи вокруг себя она разбрасывает полными горстями, сеет их, как крестьянин по весне зерно.
Мама занималась изучением стрессов у спортсменов. Называла себя и своих коллег «полу практики- полу теоретики». У нее была замечательная особенность - она умела сложные вещи объяснять простым языком. Помню, мы с друзьями ходили в театр на «лишнего билетика», ничего не поймали и пришли ко мне домой промерзшие, усталые и злые. Маменька напоила нас чаем, щедро подлив в него коньяка. Кто-то спросил ее, что такое, психофизиология, которой она занимается. И маменька серьезно так ответила: «вот вы замерзли и устали, и настроение у вас плохое. А выпили коньячку, он, грубо говоря, расширил сосуды, и настроение у вас явно улучшилось. Вот оно, влияние физиологического состояния на психику».
Естественно, в доме было много самых разнообразных книг, по медицине и около. В подростковом возрасте меня больше всего заинтересовала сексология. До сих пор помню фотографии в книге с зазывным названием «Патология сексуального развития у детей». С чтением меня не контролировали. И вообще не контролировали. Мама считала, что любой контроль, это от бессилия.
Скажу крамольную вещь – маме некогда было со мной особым образом заниматься. Например, меня не водили, не возили, не пихали ни в какие развивающие кружки. Впрочем, атмосфера нашего дома являлась самой лучшей развивающей средой.
С раннего детства помню, что в нашем доме постоянно толклись мамины аспиранты, коллеги. Заезжали на час, а засиживались до ночи. Разговаривали, по московскому обычаю, на кухне - ругали советскую власть, но больше говорили о работе. Ах, нет, не только о работе. О жизни, о смерти, о любви. О смысле всего этого.
От взрослых разговоров меня не гнали, и я слушала жадно, половины не понимала, но зато видела лица, глаза, слушала интонации… Это было как музыка! Негромкая, под сурдинку, джазовая импровизация. Мне запало и в память, и в душу: общение – это вот так.
Наш дом был то, что называется, открытый. Тогда многие в нашем кругу так жили. Уходя, мы оставляли ключ под ковриком. Приходишь вечером домой, а там люди, и не все знакомые. Кто котлеты жарит, кто картошку варит, кто на стол накрывает. Тогда так ходили в гости – со своей едой, со своим вином. В наш дом ходили греться душой и разговаривать «об умном». Все это происходило в крошечной 35 метровой квартирке с 8-метровой кухней…
Сейчас я таких домов почти не встречаю. Время другое. Свободы стало несравненно больше, но человеческие отношения удивительным образом упростились. Может быть, права была маменькина лаборатория, пришедшая к выводу, что стресс – это хорошо и здорово, что большинство людей развиваются только на фоне стресса. Главное в развитии - не отвлекаться от развития.
Мне повезло, что я родилась тогда, когда родилась. Стресса хватало, а «отвлечений» было на порядок меньше. Телевизор был скучный, компьютера и видео не было, зато кругом была советская власть, которая так агрессивно заставляла быть тупым, что очень хотелось наоборот. Иногда мне кажется, что наше поколение умнело назло. В то время в моем кругу очень много читали. Возможно, тоже назло. Книги были ценностью, достать их было сложно, многие авторы были запрещены. Книги давали почитать - хорошо если на неделю, а то дня на два, или вообще на ночь. Глупой советской власти не приходило в голову, что если все разрешить, мало того, сделать доступным, вот тогда- то цивилизация и кончиться...
Воспитание мое было весьма нестандартным. Меньше всего маменьку интересовали мои отметки в школе. Ей были интересно, что происходит в моей душе. У нас с ней было принято говорить, что кого за день взволновало, восхитило или ранило. Мама никогда не изображала, что у нее «все о кей». Могла войти и с порога сказать: «День сегодня дурацкий, и все плохо, и ничего не получилось. Ты меня пол часика не трогай, приду в себя и все расскажу».
Она не делала из своего жизненного опыта аксиому. Не навязывала его. Так и говорила – это мне подходит, а тебе может не подойти. Никогда не наставляла меня, не учила жить. Зато она искренне и серьезно отвечала на любые мои вопросы. Я до сих пор помню эти наши диалоги:
- Любовь есть? - Есть! - Как понять, что это любовь? - Это когда чем дальше, тем больше, тебе все интереснее с этим человеком...
- Что такое счастье? - По моему, это когда тебе что-то очень интересно...
- В жизни есть смысл? - Конечно! - В чем? - Найти свое дело. - Как понять, что дело твое? - Это то, что тебе очень интересно. И чем дальше, тем больше. - А что такое интересно? - Это когда ты тратишься, а тебе не жалко, а радостно. Когда заснуть не можешь, а тебе от этого хорошо…
- Что тебе дает твоя работа? – Я от нее умнею…
Мне тогда было лет 10 - 11. Я получила в свое распоряжение алгоритм и волшебное заклинание, состоящее из нескольких слов. Интерес равно любовь; интерес равно счастье; найти Дело своей жизни равно счастье плюс любовь. От перестановки мест слагаемых сумма не менялась.
Впрочем, грош цена была бы этим словам, если бы они ежедневно не подтверждались ее действиями.
Помню, как лет в 15 я решила заняться маменькиным здоровьем. С моей точки зрения она его губила тем, что так много работала. Обнаружив в 2 часа ночи полоску света под дверью ее комнаты, я твердой поступью входила в ее комнату и видела разложенные по полу бумаги и маму, сидящую перед ними по-турецки. Ласково, но настоятельно я рекомендовала ей ложиться спать. А она поднимала на меня счастливые глаза и как-то по-детски просила: «Можно еще полчасика? Так интересно!» Я до сих пор помню ее выражение глаз - взгляд Моне, ловящего игру света на воде.
К тому времени, когда я стала подростком, мы были уже не мать и дочь, а просто близкие друг другу люди. Читали одни и те же книги, обсуждали высокие вопросы жизни и смерти. Помню, как читали «Бесов» Достоевского с маменькой «в очередь», она будила меня в 3 ночи и говорила: «Твое время читать». А вечером готовили ужин и взахлеб обсуждали прочитанное. Зато в нашем доме мало и редко говорили о хозяйстве. Мы справлялись с ним легко и быстро, в 4 женские руки, «но не опускаться же до разговоров о морковке», как говаривала маменька. По-моему, этим она заразилась во время своего общения с Ахматовой.
Личная жизнь у мамы сложилась, с моей точки зрения, счастливо. У нее был очень красивый многолетний роман. Ее возлюбленный жил в Питере. Во время войны он был военный разведчик, а после войны его, как водиться, посадили. Я как-то попросила сказать его что-нибудь по-немецки, а он спросил, с каким диалектом я хочу услышать немецкую речь. И произнес одну и ту же фразу с 10 (!) разными диалектами.
Они перезванивались почти каждый день, и я через стенку слышала ее смех и поющие интонации голоса. Писали друг другу письма. Ездили друг к другу на выходные, иногда каждую неделю, иногда раз в месяц. Я до сих пор не знаю, почему они не поженились – оба были свободны. Возможно, потому что он сидел в тюрьме, а в то время это могло серьезно повредить ее работе. Он умер за год до ее смерти, и она как-то сразу постарела, будто время ливнем обрушилось на нее. А потом стала готовить к изданию книгу, и о, чудо, в ее глаза вернулся мерцающий блеск.
С годами я все больше утверждаюсь в мнении, что главная заслуга родителей всех времен и народов, это возможность ребенка быть откровенным с ними. Маме я могла сказать все. И в тяжелые моменты я была очень благодарна ей за то, что она не утешала меня формально- расхожими фразами: «плюнь», «забудь», «все будет хорошо». Она говорила: «я понимаю, как тебе больно, и ничего не могу исправить, я могу только плакать вместе с тобой».
Мама умерла в 55 лет от рака. До последнего дня она была озабочена готовящейся к изданию книгой. И каждый раз, когда звонил ее редактор, происходило чудо – страшные боли, мучавшие ее, отступали. Книга вышла, и ее фамилия на обложке была обведена черной рамкой. Но это было уже неважно. У нее получилось сделать все, что она задумала.
Недавно, я разбирала старые бумаги и нашла письма мне в роддом. В основном друзья и родственники спрашивали, как я себя чувствую, и что принести из еды. И вдруг, как удар молнии – маменькина чУдная и чуднАя записка. Без подписи, на клочке бумаги японское трехстишие:
В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок!
Я позвонила моему старшему сыну и рассказала о находке. И он, давно уже не маленький олененок, а совсем взрослый дядька, не сдержал слез.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Это неправда, что «разлука уносит любовь». Я до сих пор скучаю по голосу папеньки и запаху его парфюма, по его изысканной иронии, по нашим разговорам о добре и зле. По маминому смеху и ее удивительно грациозным движениям, по нашим с ней поискам истины…
Где, у кого я читала, что «у глагола «любить» нет прошедшего времени»?
За подаренную мне жизнь? Нет, не то…
Вот, знаю! За то, что они меня жизнью - очаровали.
А еще за то, что я имела возможность родителями гордиться. К родителям можно быть привязанным, их можно жалеть, еще о них можно и нужно заботиться, бывает, их уважают... Я – гордилась! Не чинами и регалиями (они были, но в нашей семье не котировались), а за то, что оба занимались любимым делом и оба в своем деле состоялись. И, главное, они оставили мне в наследство этот источник неисчерпаемой радости – знать, уметь и любить свое дело.
Мама честно признавалась, что не знает, как это - воспитывать детей. Она смеялась, что учится этому у птиц. А у них, что главное? Поставить детей на крыло. Но разве можно кого-то заставить летать? Это можно только показать, на собственном примере.
Маменька была из глухой деревни. Когда ей было 10 лет, родителей посадили, а ее отправили в детский дом «для детей врагов народа», почему-то на другой край земли – на Дальний Восток. Она вспоминала, как забиралась на сопку и мечтала – там Москва, я поеду туда учиться. Она ехала в Москву не устраиваться, а именно учиться. У нее был комплекс, что она никто и «звать никак».
Кто сказал, что комплексы это плохо? К тому времени, когда я родилась, маменька была знакома с Ахматовой, общалась с Окуджавой. Она была допущена в этот круг...
И сегодня, когда мне говорят, что не состоялись, потому что детство было не таким, как надо, я думаю о маменьке. Воспоминания о родной деревне вызывали у нее ужас, о детском доме – злобную тоску. Она состоялась – вопреки.
Великолепной лепки лоб, высокие скулы, четко очерченные, точно резцом вырезанные губы. И при этом простенькая, какая-то детсадовская стрижка - быть эффектной мама не умела и не стремилась. Она почти не пользовалась косметикой, да и к одежде была равнодушна. Зато очень красиво двигалась. Сказывались занятия гимнастикой, (она была мастером спорта), или то была природная грация, но ею можно было заглядеться, даже если она просто ходила по кухне, накрывая к обеду.
Маменька была веселого, легкого нрава, очень смешливая. При этом «великий ученый» – это я слышала с детства от ее коллег. Они ее в шутку называли «гений-без-амбиций». Защитив кандидатскую, она докторскую «разобрала» на статьи. Сказала, что регалии ее мало волнуют, а защита диссертации - это столько нервов и хлопот... Лучше делом заниматься!
Ей, как и отцу, самое большое удовольствие доставлял процесс. Ее корт и ее игра были – поиск. Коллеги говорили о ней, что идеи вокруг себя она разбрасывает полными горстями, сеет их, как крестьянин по весне зерно.
Мама занималась изучением стрессов у спортсменов. Называла себя и своих коллег «полу практики- полу теоретики». У нее была замечательная особенность - она умела сложные вещи объяснять простым языком. Помню, мы с друзьями ходили в театр на «лишнего билетика», ничего не поймали и пришли ко мне домой промерзшие, усталые и злые. Маменька напоила нас чаем, щедро подлив в него коньяка. Кто-то спросил ее, что такое, психофизиология, которой она занимается. И маменька серьезно так ответила: «вот вы замерзли и устали, и настроение у вас плохое. А выпили коньячку, он, грубо говоря, расширил сосуды, и настроение у вас явно улучшилось. Вот оно, влияние физиологического состояния на психику».
Естественно, в доме было много самых разнообразных книг, по медицине и около. В подростковом возрасте меня больше всего заинтересовала сексология. До сих пор помню фотографии в книге с зазывным названием «Патология сексуального развития у детей». С чтением меня не контролировали. И вообще не контролировали. Мама считала, что любой контроль, это от бессилия.
Скажу крамольную вещь – маме некогда было со мной особым образом заниматься. Например, меня не водили, не возили, не пихали ни в какие развивающие кружки. Впрочем, атмосфера нашего дома являлась самой лучшей развивающей средой.
С раннего детства помню, что в нашем доме постоянно толклись мамины аспиранты, коллеги. Заезжали на час, а засиживались до ночи. Разговаривали, по московскому обычаю, на кухне - ругали советскую власть, но больше говорили о работе. Ах, нет, не только о работе. О жизни, о смерти, о любви. О смысле всего этого.
От взрослых разговоров меня не гнали, и я слушала жадно, половины не понимала, но зато видела лица, глаза, слушала интонации… Это было как музыка! Негромкая, под сурдинку, джазовая импровизация. Мне запало и в память, и в душу: общение – это вот так.
Наш дом был то, что называется, открытый. Тогда многие в нашем кругу так жили. Уходя, мы оставляли ключ под ковриком. Приходишь вечером домой, а там люди, и не все знакомые. Кто котлеты жарит, кто картошку варит, кто на стол накрывает. Тогда так ходили в гости – со своей едой, со своим вином. В наш дом ходили греться душой и разговаривать «об умном». Все это происходило в крошечной 35 метровой квартирке с 8-метровой кухней…
Сейчас я таких домов почти не встречаю. Время другое. Свободы стало несравненно больше, но человеческие отношения удивительным образом упростились. Может быть, права была маменькина лаборатория, пришедшая к выводу, что стресс – это хорошо и здорово, что большинство людей развиваются только на фоне стресса. Главное в развитии - не отвлекаться от развития.
Мне повезло, что я родилась тогда, когда родилась. Стресса хватало, а «отвлечений» было на порядок меньше. Телевизор был скучный, компьютера и видео не было, зато кругом была советская власть, которая так агрессивно заставляла быть тупым, что очень хотелось наоборот. Иногда мне кажется, что наше поколение умнело назло. В то время в моем кругу очень много читали. Возможно, тоже назло. Книги были ценностью, достать их было сложно, многие авторы были запрещены. Книги давали почитать - хорошо если на неделю, а то дня на два, или вообще на ночь. Глупой советской власти не приходило в голову, что если все разрешить, мало того, сделать доступным, вот тогда- то цивилизация и кончиться...
Воспитание мое было весьма нестандартным. Меньше всего маменьку интересовали мои отметки в школе. Ей были интересно, что происходит в моей душе. У нас с ней было принято говорить, что кого за день взволновало, восхитило или ранило. Мама никогда не изображала, что у нее «все о кей». Могла войти и с порога сказать: «День сегодня дурацкий, и все плохо, и ничего не получилось. Ты меня пол часика не трогай, приду в себя и все расскажу».
Она не делала из своего жизненного опыта аксиому. Не навязывала его. Так и говорила – это мне подходит, а тебе может не подойти. Никогда не наставляла меня, не учила жить. Зато она искренне и серьезно отвечала на любые мои вопросы. Я до сих пор помню эти наши диалоги:
- Любовь есть? - Есть! - Как понять, что это любовь? - Это когда чем дальше, тем больше, тебе все интереснее с этим человеком...
- Что такое счастье? - По моему, это когда тебе что-то очень интересно...
- В жизни есть смысл? - Конечно! - В чем? - Найти свое дело. - Как понять, что дело твое? - Это то, что тебе очень интересно. И чем дальше, тем больше. - А что такое интересно? - Это когда ты тратишься, а тебе не жалко, а радостно. Когда заснуть не можешь, а тебе от этого хорошо…
- Что тебе дает твоя работа? – Я от нее умнею…
Мне тогда было лет 10 - 11. Я получила в свое распоряжение алгоритм и волшебное заклинание, состоящее из нескольких слов. Интерес равно любовь; интерес равно счастье; найти Дело своей жизни равно счастье плюс любовь. От перестановки мест слагаемых сумма не менялась.
Впрочем, грош цена была бы этим словам, если бы они ежедневно не подтверждались ее действиями.
Помню, как лет в 15 я решила заняться маменькиным здоровьем. С моей точки зрения она его губила тем, что так много работала. Обнаружив в 2 часа ночи полоску света под дверью ее комнаты, я твердой поступью входила в ее комнату и видела разложенные по полу бумаги и маму, сидящую перед ними по-турецки. Ласково, но настоятельно я рекомендовала ей ложиться спать. А она поднимала на меня счастливые глаза и как-то по-детски просила: «Можно еще полчасика? Так интересно!» Я до сих пор помню ее выражение глаз - взгляд Моне, ловящего игру света на воде.
К тому времени, когда я стала подростком, мы были уже не мать и дочь, а просто близкие друг другу люди. Читали одни и те же книги, обсуждали высокие вопросы жизни и смерти. Помню, как читали «Бесов» Достоевского с маменькой «в очередь», она будила меня в 3 ночи и говорила: «Твое время читать». А вечером готовили ужин и взахлеб обсуждали прочитанное. Зато в нашем доме мало и редко говорили о хозяйстве. Мы справлялись с ним легко и быстро, в 4 женские руки, «но не опускаться же до разговоров о морковке», как говаривала маменька. По-моему, этим она заразилась во время своего общения с Ахматовой.
Личная жизнь у мамы сложилась, с моей точки зрения, счастливо. У нее был очень красивый многолетний роман. Ее возлюбленный жил в Питере. Во время войны он был военный разведчик, а после войны его, как водиться, посадили. Я как-то попросила сказать его что-нибудь по-немецки, а он спросил, с каким диалектом я хочу услышать немецкую речь. И произнес одну и ту же фразу с 10 (!) разными диалектами.
Они перезванивались почти каждый день, и я через стенку слышала ее смех и поющие интонации голоса. Писали друг другу письма. Ездили друг к другу на выходные, иногда каждую неделю, иногда раз в месяц. Я до сих пор не знаю, почему они не поженились – оба были свободны. Возможно, потому что он сидел в тюрьме, а в то время это могло серьезно повредить ее работе. Он умер за год до ее смерти, и она как-то сразу постарела, будто время ливнем обрушилось на нее. А потом стала готовить к изданию книгу, и о, чудо, в ее глаза вернулся мерцающий блеск.
С годами я все больше утверждаюсь в мнении, что главная заслуга родителей всех времен и народов, это возможность ребенка быть откровенным с ними. Маме я могла сказать все. И в тяжелые моменты я была очень благодарна ей за то, что она не утешала меня формально- расхожими фразами: «плюнь», «забудь», «все будет хорошо». Она говорила: «я понимаю, как тебе больно, и ничего не могу исправить, я могу только плакать вместе с тобой».
Мама умерла в 55 лет от рака. До последнего дня она была озабочена готовящейся к изданию книгой. И каждый раз, когда звонил ее редактор, происходило чудо – страшные боли, мучавшие ее, отступали. Книга вышла, и ее фамилия на обложке была обведена черной рамкой. Но это было уже неважно. У нее получилось сделать все, что она задумала.
Недавно, я разбирала старые бумаги и нашла письма мне в роддом. В основном друзья и родственники спрашивали, как я себя чувствую, и что принести из еды. И вдруг, как удар молнии – маменькина чУдная и чуднАя записка. Без подписи, на клочке бумаги японское трехстишие:
В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок!
Я позвонила моему старшему сыну и рассказала о находке. И он, давно уже не маленький олененок, а совсем взрослый дядька, не сдержал слез.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Это неправда, что «разлука уносит любовь». Я до сих пор скучаю по голосу папеньки и запаху его парфюма, по его изысканной иронии, по нашим разговорам о добре и зле. По маминому смеху и ее удивительно грациозным движениям, по нашим с ней поискам истины…
Где, у кого я читала, что «у глагола «любить» нет прошедшего времени»?
