РАСКАЯНЬЕ ОТШЕЛЬНИКА

 Я был так занят собой ждал

                                чтоб никто не пришёл ко мне

всегда просил только один билет — для себя

мне даже сны не снились

ведь спят для себя а видят сны для других

я плакал непрофессионально

для плача нужны два сердца

Бога защищал так рьяно что дал по морде человеку

думал у женщины нет души а если есть то три четверти

в сердце устроил тайную радиостанцию

передававшую только мою программу

приглядел себе малометражку на кладбище

начисто забыв что в небо возносятся парами а не гуськом

даже скромняга ангел и тот не стоит отдельно

Ян Твардовски

 

 

Воспитание сердца, а не тренировка воли

 Святой Серафим Саровский говорит, что святого делает святым, в отличие от погибающего грешника, решимость. Но решимость не покоится просто в теоретической воле, в знании, что то или другое правильно. Решимость рождается именно от пламенного, страстного порыва сердца. И опять, из этого следует, что первое, что надо воспитывать в себе, это сердце, способное отдаваться всецело, раскрываться до конца, давать Божиему свету проникнуть во все его уголки, так, чтобы не оставалось никакой тени, тем более никакой тьмы. «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей», - говорит пятидесятый псалом. И Спаситель говорит, что те, у кого сердце чисто, узрят Бога (Мф. 5,8). «Чисто» значит прозрачно, и поэтому задача верующего - направить все усилия свои к тому, чтобы воспитать свое сердце, чтобы его «настроить». Святитель Феофан Затворник, говоря об этом, сравнивает этот труд с тем, как можно настроить музыкальный инструмент, обращая внимание на каждую его струну, переходя от струны к струне, настраивая ее так, чтобы она издавала совершенный звук; и когда это сделано, весь инструмент под мудрой, опытной рукой может петь совершенную песнь.

Однако воспитать свое сердце не так просто. Воспитать ум - дело относительно простое; каждый в пределах своих способностей может развить все свои умственные дарования. Ум воспринимает и хранит то, что накладывает на него печать. Сердце же в этом отношении гораздо более сложный духовный орган. Сложно оно тем, что сердце постоянно отзывается, постоянно как бы меняется, не в том смысле, что оно делается неверным первой своей любви, а в том, что каждый раз, как новый опыт входит в сердце, оно становится иным. И поэтому единственная устойчивая сила, которая может держать сердце в гармонии, в полном порядке, это молитва, соединяющая нас с Богом, Который неизменен и вместе с этим бесконечно, безгранично богат содержанием. Как говорил Иоанн Кронштадтский, Бог - самое простое Существо в том смысле, что Он целен, прозрачен; нет в Нем той усложненности, которая есть в человеке, но есть бесконечное богатство. Он - всебогатый.

Митрополит Сурожский Антоний, «Человек перед Богом», раздел «Воспитание сердца, а не тренировка воли»

(no subject)

 Главное препятствие, которое стоит на пути воспитания сердца, это наш страх перед страданием, перед душевной болью, перед духовной трагедией. Мы боимся страдания, и поэтому мы свое сердце суживаем и защищаем. Мы боимся смотреть и видеть; мы боимся слушать и услышать; мы боимся видеть человека в его страдании и слышать крик его души. И поэтому мы закрываемся. И, закрываясь, мы делаемся все уже и уже, и делаемся пленниками этой нашей закрытости.

Есть замечательное стихотворение Мережковского, которое называется «Кораллы». Там он говорит, что кораллы - самые хрупкие живые существа в море; для того чтобы себя защитить от погибели, они окружают себя этой твердой материей, которую мы и называем кораллами, - и умирают в этой защищенности. Так и человек, который себя защищает от боли, от страдания, от ужаса и страха того, что над ним может совершить чужая скорбь, чужая болезнь, чужая смерть или, в его совокупности, весь ужас земной жизни; такой человек - да, остается защищенным и вместе с этим внутренне умирает.

И вот, чтобы воспитать свое сердце живым, надо перед собой поставить очень остро вопрос: готов ли я допустить в свое сердце любое страдание? Готов ли я сострадать всякому человеку, которому больно, которому страшно, которому холодно, голодно, который ранен жизнью каким бы то ни было образом? Готов ли я сострадать, не разбираясь, прав он или виноват, а ставя только один вопрос: страдает человек или нет? И вместе с тем отзываясь на это страдание всем состраданием, на которое мы способны, и которое, если мы только ему даем волю, будет расти, шириться и охватывать все большее и большее количество боли земной, трагедии земной?

Митрополит Сурожский Антоний, «Человек перед Богом», глава «Воспитание сердца, а не тренировка воли»