Борис Гребенщиков, мой суфийский учитель.

[deilf]

Оригинал взят у ihavesage в Борис Гребенщиков, мой суфийский учитель.

Я не вырос на молитве "Отче Наш" или на Гайа Мантре. О них я узнал гораздо позже, после того, как наполнился до краев музыкой и текстами, глубоко засевшими в душе. И поэтому, сколько бы тысяч раз я ни повторял суфийский зикр la ilaha illallah (нет иных богов, кроме Бога) сердце скорее отзываетcя на слова БГ: "Я не знаю, в кого ты стреляешь, кроме Бога здесь никого нет".

Так и есть. БГ стал для меня суфийским учителем, подобно Руми, Хайяму, Низами. С той лишь разницей, что слова просветленных персов надо перевести через язык, культуру и века, а БГ ранит сердце своими зикрами напрямую. Его рукой пишет тот же Автор, что и рукой Хайяма, Руми, Низами.

БГ для меня в первую очередь поэт, он и сам говорит, что пишет стихи и читает их под музыку. Вернее, пишет всегда один и тот же стих. Руми сказал, что открывать рот для слова есть смысл только, если это слово прославления Творца. Или это сказал БГ?

Напомни мне, если я пел об этом раньше -
Я все равно не помню ни слова:
Напомни, если я пел об этом раньше -
И я спою это снова.
Я не знаю ничего другого

Высшим состоянием суфия считается божественное опьянение. Чарки вина, виночерпии и винное забытье - вечные гости поэм Омара Хайяма. Не потому ли так часто У БГ звучит тема пития:

Я пил в Петебурге и я пил в Москве
Я пил в Костроме и в Рязани
Я пил Лагавулин и я пил Лафройг
Закусывал травой и грибами

Подобно суфийским поэмам, его стихи всегда иносказательны, они заходят в меня не в лоб, а как-то вокруг, незаметно, пока я верчу головой, чтобы понять их смысл. На вопросы объяснить ту или иную песню он пожимает плечами: я не знаю, какой здесь смысл. У каждого он свой.

Было ясно как день, что им не уйти далеко.
Восемь суток на тракторе по снежной степи...
Красота никогда не давалась легко.

Излюбленный образ Возлюбленного у Руми отзывается у БГ в любовных романсах:

Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;
Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну -
А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов
Городит мне хором с окном на твою сторону.

Подобно суфиям, БГ поет не о том, что знает или видел, а только о том, чем сам неотделимо является. Опыт сердца - высшее знание суфия:

С тех пор я стал цыганом
Сам себе пастух и сам дверь
И я молюсь, как могу,
Чтобы мир сошел вам в души теперь

В его словах нет зла, о больном говорит вскользь, совершенно обезоруживая, разоружая. Даже социальная сатира звучит, как сладкое лекарство мудреца:

Главная национальная особенность - понт
Неприглядно, слякотно и вечный ремонт
Говорят, с этим можно справиться, если взяться дружно
Но мешает смятение в неокрепших умах, засада в пригородах, медведь на холмах, и женщины носят матросов на головах -
Значит им это нужно.

БГ поет исключительно о духовном, не привязываясь к духовному, постоянно очищая себя смирением и самоиронией:

Я, я, я ушел в тонкий мир с головой
Мне снилось, что я умер, и мне снится, что я живой
Пошел в магазин, купил себе брошюру
Даже у моей козы есть гуру
Я, я, я ушел в тонкий мир с головой

Суфий пуст как сосуд из-под вина, действует по воле чистого сердца, ничего не добавляя от себя, как и БГ, который в своих стихах служит проводником невидимой Доброй Воли:

Я ничего не начинаю, пускай все
Течет само по себе, как Волга-река
Под лестницей сидит холодная кошка
Пойду-ка спущусь выставлю ей молока

Ближе всего моему сердцу его интимные отношения с богом, голая откровенность его исповеди, постоянное очищение на торговой площади. Он поет мне, перепевает и выпивает меня.

Я не валял дурака
Тридцать пять лет от звонка до звонка
Но мне не вытравить из себя чужака
Мама, я не могу больше пить

Как-то на концерте он сел на стул, положил гитару на колени и стал перебирать струны, как на гуслях. Так и вижу его: мудрым, бородатым сказителем, слагающим слова в свет, в невероятное наслаждение жизнью и в любовь. БГ исполнилось 60, с днем рождения, Учитель!

А я хожу и пою,
И все вокруг Бог;
Я сам себе суфий
И сам себе йог.
В сердце печать
Неизбывной красы,
А в голове
Туман над Янцзы.